Неточные совпадения
Чичиков задумался. Что-то
странное, какие-то неведомые дотоле, незнаемые чувства, ему необъяснимые, пришли к нему: как будто хотело в нем что-то пробудиться, что-то подавленное из детства суровым, мертвым поученьем, бесприветностью скучного детства, пустынностью родного жилища, бессемейным одиночеством, нищетой и бедностью первоначальных
впечатлений, суровым взглядом судьбы, взглянувшей на него скучно, сквозь какое-то мутно занесенное зимней вьюгой окно.
Однако он чувствовал, что на этот раз мелкие мысли не помогают ему рассеять только что пережитое
впечатление. Осторожно и медленно шагая вверх, он прислушивался, как в нем растет нечто неизведанное. Это не была привычная работа мысли, автоматически соединяющей слова в знакомые фразы, это было нарастание очень
странного ощущения: где-то глубоко под кожей назревало, пульсировало, как нарыв, слово...
—
Странное дело, — продолжал он, недоуменно вздернув плечи, — но я замечал, что чем здоровее человек, тем более жестоко грызет его цинга, а слабые переносят ее легче. Вероятно, это не так, а вот сложилось такое
впечатление. Прокаженные встречаются там, меряченье нередко… Вообще — край не из веселых. И все-таки, знаешь, Клим, — замечательный народ живет в государстве Романовых, черт их возьми! Остяки, например, и особенно — вогулы…
Это полусказочное
впечатление тихого, но могучего хоровода осталось у Самгина почти на все время его жизни в
странном городе, построенном на краю бесплодного, печального поля, которое вдали замкнула синеватая щетина соснового леса — «Савелова грива» и — за невидимой Окой — «Дятловы горы», где, среди зелени садов, прятались домики и церкви Нижнего Новгорода.
Да, у Краснова руки были
странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как будто не имея костей от плеч до пальцев. Двигались как бы нерешительно, слепо, но пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих рук значительно усиливали неприятное
впечатление рассказа. На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми глазами на игру огня в красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась
странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом, не могу выразить моих
впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем не менее мне часто задавался и задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Но о сем скажем в следующей книге, а теперь лишь прибавим вперед, что не прошел еще и день, как совершилось нечто до того для всех неожиданное, а по
впечатлению, произведенному в среде монастыря и в городе, до того как бы
странное, тревожное и сбивчивое, что и до сих пор, после стольких лет, сохраняется в городе нашем самое живое воспоминание о том столь для многих тревожном дне…
Примирившись с этой развязкой, матушка на несколько дней как будто примолкла. Голос ее реже раздавался по дому, приказания отдавались тихо, без брани. Она поняла, что необходимо, чтоб
впечатление, произведенное
странным переполохом на дворню, улеглось.
Но
странное у меня было
впечатление от Парижа по переезде.
Золото и лепные украшения стен и потолка производили
впечатление чего-то
странного.
На меня этот вопль, соединивший всю толпу в одном порыве, широком, как море, произвел прямо потрясающее
впечатление. Мне казалось, что меня подхватило что-то и несет в вышине, баюкая и навевая
странные видения…
Один из них, по фамилии Беспалов, строит на своем участке большой двухэтажный дом с балконом, похожий на дачу, и все смотрят на постройку с недоумением и не понимают, зачем это; то, что богатый человек, имеющий взрослых сыновей, быть может, останется навсегда в Рыковском в то время, как отлично мог бы устроиться где-нибудь на Зее, производит
впечатление странного каприза, чудачества.
Он лежал в полудремоте. С некоторых пор у него с этим тихим часом стало связываться
странное воспоминание. Он, конечно, не видел, как темнело синее небо, как черные верхушки деревьев качались, рисуясь на звездной лазури, как хмурились лохматые «стрехи» стоявших кругом двора строений, как синяя мгла разливалась по земле вместе с тонким золотом лунного и звездного света. Но вот уже несколько дней он засыпал под каким-то особенным, чарующим
впечатлением, в котором на другой день не мог дать себе отчета.
Он понял, что
странная тревога мальчика и внезапный обморок объяснялись обилием
впечатлений, с которыми не могло справиться сознание, и решился допускать к выздоравливавшему мальчику эти
впечатления постепенно, так сказать, расчлененными на составные части.
Первый факт нового рода не производит на него живого
впечатления; он большею частию едва примечает этот факт и проходит мимо него, как мимо
странной случайности, даже не трудясь его усвоить себе.
— Почему? Что тут
странного? Отчего ему не рассказывать? Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить. Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как вам понравилась Швейцария, первое
впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас начнет, и прекрасно начнет.
На другой или на третий день после переезда Епанчиных, с утренним поездом из Москвы прибыл и князь Лев Николаевич Мышкин. Его никто не встретил в воксале; но при выходе из вагона князю вдруг померещился
странный, горячий взгляд чьих-то двух глаз, в толпе, осадившей прибывших с поездом. Поглядев внимательнее, он уже ничего более не различил. Конечно, только померещилось; но
впечатление осталось неприятное. К тому же князь и без того был грустен и задумчив и чем-то казался озабоченным.
Но когда я, в марте месяце, поднялся к нему наверх, чтобы посмотреть, как они там „заморозили“, по его словам, ребенка, и нечаянно усмехнулся над трупом его младенца, потому что стал опять объяснять Сурикову, что он „сам виноват“, то у этого сморчка вдруг задрожали губы, и он, одною рукой схватив меня за плечо, другою показал мне дверь и тихо, то есть чуть не шепотом, проговорил мне: „Ступайте-с!“ Я вышел, и мне это очень понравилось, понравилось тогда же, даже в ту самую минуту, как он меня выводил; но слова его долго производили на меня потом, при воспоминании, тяжелое
впечатление какой-то
странной, презрительной к нему жалости, которой бы я вовсе не хотел ощущать.
Пока он подводил князя к креслам и усаживал его к столу, тот случайно обернулся к нему и остановился под
впечатлением чрезвычайно
странного и тяжелого его взгляда.
Новы были
впечатления, толпившиеся в головках Лизы и Женни, стоявшей тут же за креслом подруги и вместе с нею находившейся под
странным влиянием монастырской суеты.
А я остался на месте и долго стоял в одном положении под
впечатлением страдных речей
странного человека.
Этот офицер всегда производил
странное и раздражающее
впечатление на Ромашова, возбуждая в нем чувство, похожее на страх и на любопытство.
Первое
впечатление ваше непременно самое неприятное:
странное смешение лагерной и городской жизни, красивого города и грязного бивуака не только не красиво, но кажется отвратительным беспорядком; вам даже покажется, что все перепуганы, суетятся, не знают, что делать.
Бледная, задумчивая девушка, по какому-то
странному противоречию с его плотной натурой, сделала на него сильное
впечатление. Он на вечерах уходил из-за карт и погружался в непривычную думу, глядя на этот полувоздушный призрак, летавший перед ним. Когда на него падал ее томный взор, разумеется, случайно, он, бойкий гладиатор в салонных разговорах, смущался перед робкой девочкой, хотел ей иногда сказать что-нибудь, но не мог. Это надоело ему, и он решился действовать положительнее, чрез разных теток.
Фельетон этот произвел очень разнообразное
впечатление. Меняло совсем ничего не понял; Фаинушка поняла только то место, которое относилось до двух двугривенных («ах, бедненький!»). Очищенный, в качестве вольнонаемного редактора «Красы Демидрона», соображал: пройдет или не пройдет? Я — скорее склонен был похвалить, хотя казалось несколько
странным, с чего вдруг вздумалось «нашему собственному корреспонденту» заговорить о «негодяе». Что же касается Глумова, то он положительно не одобрил.
Уже несколько лет как я не читал ни одной книги, и трудно отдать отчет о том
странном и вместе волнующем
впечатлении, которое произвела во мне первая прочитанная мною в остроге книга.
Первая книга, прочтенная мною, произвела на меня сильное,
странное, особенное
впечатление.
Первое
впечатление мое, при поступлении в острог, вообще было самое отвратительное; но, несмотря на то, —
странное дело! — мне показалось, что в остроге гораздо легче жить, чем я воображал себе дорогой.
В это первое время, когда я ко всему, что совершалось кругом меня, еще так жадно приглядывался, все эти
странные для меня порядки, все эти наказанные и готовившиеся к наказанию естественно производили на меня сильнейшее
впечатление.
Какие
странные, новые, страшные
впечатления!
После ужина Панауров не остался дома, а пошел к себе на другую квартиру. Лаптев вышел проводить его. Во всем городе только один Панауров носил цилиндр, и около серых заборов, жалких трехоконных домиков и кустов крапивы его изящная, щегольская фигура, его цилиндр и оранжевые перчатки производили всякий раз и
странное, и грустное
впечатление.
Странное и притом не совсем приятное
впечатление произвел этот рассказ на бабушку. Ей не нравилось, что во всем этом отдает каким-то чудачеством; и она усомнилась в основательности своей догадки, что имя Червева упомянуто в письме Сперанского с целью сделать ей указание на Мефодия Мироныча.
Долгов, взяв тетрадь, начал читать громко; но
впечатление от его чтения было
странное: он напирал только на те слова, где была буква «р»: «Оружие, друзья, берите, поднимем весь народ!.. И в рьяный бой мы рьяно устремимся!» — кричал он на весь дом.
Несмотря на то, что у Елизаветы Николаевны, за исключением хорошеньких глазок и роскошных густых волос, никаких уже прелестей женских не существовало, но она — полураздетая, полуоборванная — произвела сильное раздражающее
впечатление на моего пожилого героя; и
странное дело: по своим средствам Бегушев, конечно, давно бы мог половину театрального кордебалета победить, однако он ни на кого из тамошних гурий и не глядел даже, а на Мерову глядел.
Я был доволен его сообщением, начиная уставать от подслушивания, и кивнул так усердно, что подбородком стукнулся в грудь. Тем временем Ганувер остановился у двери, сказав: «Поп!» Юноша поспешил с ключом открыть помещение. Здесь я увидел
странную, как сон, вещь. Она произвела на меня, но, кажется, и на всех, неизгладимое
впечатление: мы были перед человеком-автоматом, игрушкой в триста тысяч ценой, умеющей говорить.
И вот, как, может быть, ни покажется
странным, меня вдруг захлестнул зверский мальчишеский голод, давно накоплявшийся среди подавляющих его
впечатлений; я осушил высокий прозрачный стакан с черным вином, обрел самого себя и съел дважды все без остатка, почему тарелка вернулась полная в третий раз.
Дорн. Константин Гаврилович, мне ваша пьеса чрезвычайно понравилась.
Странная она какая-то, и конца я не слышал, и все-таки
впечатление сильное. Вы талантливый человек, вам надо продолжать.
Сальваторе Трама был приветливый, лениво-веселый, доверчивый человек, с наклонностью к апоплексическому удару.
Странные, диковинные вещи рассказывал он иногда о своих подводных
впечатлениях.
Вот уж почти целый месяц прошел, как я не притрагивался к этим заметкам моим, начатым под влиянием
впечатлений, хотя и беспорядочных, но сильных. Катастрофа, приближение которой я тогда предчувствовал, наступила действительно, но во сто раз круче и неожиданнее, чем я думал. Все это было нечто
странное, безобразное и даже трагическое, по крайней мере со мной.
Странное, обаятельное
впечатление производит на нас, в пору молодости, комната всякой молоденькой девушки, и, особенно комната той, в которую мы влюблены.
Кстати же он вспомнил, как однажды он рвал на мелкие клочки свою диссертацию и все статьи, написанные за время болезни, и как бросал в окно, и клочки, летая по ветру, цеплялись за деревья и цветы; в каждой строчке видел он
странные, ни на чем не основанные претензии, легкомысленный задор, дерзость, манию величия, и это производило на него такое
впечатление, как будто он читал описание своих пороков; но когда последняя тетрадка была разорвана и полетела в окно, ему почему-то вдруг стало досадно и горько, он пошел к жене и наговорил ей много неприятното.
Такого рода распоряжение Хозарова, исполненное тонкой, светской вежливости, произвело на его сожильцов довольно
странное и весьма разнообразное
впечатление.
Потрясающее вчерашнее
впечатление при внезапном известии об этой смерти оставило в нем какое-то смятение и даже боль. Это смятение и боль были только заглушены в нем на время одной
странной идеей вчера, при Павле Павловиче. Но теперь, при пробуждении, все, что было девять лет назад, предстало вдруг перед ним с чрезвычайною яркостью.
Странное дело: как ужасно долго тянется день на новом месте и как в то же время мало остается от него в голове
впечатлений.
Лицо у него шершавое, серое, в один тон с шинелью, с оттенком той грязной бледности, которую придает простым лицам воздух казарм, тюрем и госпиталей.
Странное и какое-то неуместное
впечатление производят на меркуловском лице выпуклые глаза удивительно нежного и чистого цвета добрые, детские и до того ясные, что они кажутся сияющими. Губы у Меркулова простодушные, толстые, особенно верхняя, над которой точно прилизан редкий бурый пушок.
Губы у него были полные, с какой-то
странною складкой — грубоватой и портившей довольно благоприятное общее
впечатление.
По-прежнему восторгались Варвара Михайловна и все окружающие Наташу, говоря об ее женихе; по-прежнему был доволен Василий Петрович; по-прежнему и Наташа казалась спокойной и довольной; но,
странное дело, последние два письма Ардальона Семеныча, в которых он пораспространился в подробностях о своих намерениях и планах в будущем, о том, что переезжает в Болдухино на неопределенно долгое время со множеством книг, со всеми своими привычными занятиями, в которых, как он надеется, примет участие и обожаемая его невеста, — произвели какое-то не то что неприятное, а скучное
впечатление на Наташу.
Аккуратные чиновничьи «котлетки», обрамлявшие гладко выбритые щеки, пробор на подбородке, какая-то
странная торопливость движений тотчас же примешивали к первому
впечатлению комизм, который только усиливался от контрастов, совмещавшихся в этой своеобразной фигуре.
Большие торчащие уши, толстая нижняя губа и широкие челюсти давали
впечатление странной, несколько комической гримасы.
С полуслова понимая приказания медицинского персонала, всегда добрый и разговорчивый, умевший развлекать больных, он всё более и более нравился докторам и студентам, и вот, под влиянием совокупности всех
впечатлений новой формы бытия, у него образовалось
странное, повышенное настроение, Он чувствовал себя человеком особых свойств.